Následující text není historickou studií. Jedná se o převyprávění pamětníkových životních osudů na základě jeho vzpomínek zaznamenaných v rozhovoru. Vyprávění zpracovali externí spolupracovníci Paměti národa. V některých případech jsou při zpracování medailonu využity materiály zpřístupněné Archivem bezpečnostních složek (ABS), Státními okresními archivy (SOA), Národním archivem (NA), či jinými institucemi. Užíváme je pouze jako doplněk pamětníkova svědectví. Citované strany svazků jsou uloženy v sekci Dodatečné materiály.

Pokud máte k textu připomínky nebo jej chcete doplnit, kontaktujte prosím šéfredaktora Paměti národa. (michal.smid@ustrcr.cz)

Mgr. professor PhDr., CSc. Sergej Medvedev Сергей Медведев (* 1966)

• родился 20 декабря 1966 года в Москве, тогда СССР

• прадед Юрий Сычев был арестован по доносу и расстрелян в 1938 году

• дед Сергей Медведев отсидел 17 лет в ГУЛАГе, работал в шарашке инженером

• окончил с отличием факультет журналистики МГУ

• 1985—1987 гг. проходил практику в газете «Заря коммунизма» на Чукотке

• 5-й курс МГУ учился по обмену в Карловом университете в Чехословакии

• в 2000 году обучался в магистратуре Колумбийского университета в США

• 19—21 августа 1991 г. был защитником Белого дома в Москве

• в 1990-е годы преподавал в университетах Италии, Финляндии, Германии

• в 2004—2020 гг. преподавал политологию в Высшей школе экономики в Москве

• в 2013 году осудил Россию за безответственное отношение к Арктике, был отстранен от эфира на канале «Культура»

• в 2018 году издал книгу о В. Путине «Парк Крымского периода. Хроники третьего срока»

• в 2020 г. был уволен из ВШЭ, в 2022 г. был объявлен «иностранным агентом»

• участник ультрамарафонов в Альпах, веломарафона Tour Transalp и экстремальных триатлонов серии ALLXTri

• в эмиграции преподает в университетах Чехии и Германии, ведет передачу «Археология» на Радио Свобода

Мой кумир — Алексей Навальный

Сергей Медведев — журналист-международник, политолог, университетский профессор России и Европы, писатель, велогонщик, марафонец, лыжник и триатлет. Неординарный интеллектуал без кругов под глазами и со свежим загаром, внешне сдержанный, на деле азартный и страстный, интонация речи у него по-московски певуча.

Сергей — москвич в третьем поколении. Кутузовский проспект, где он вырос, стал частью его идентичности, в остальном — советское детство. Несмотря на отрицание путинизма, в интервью он несколько раз признается в любви к Москве.

Лидерство как особое положение в коллективе проявилось у Сергея рано — скорее  цельность, верность и глубина одиночки, за которой шли. Последовательность у него была даже по отношению к официальной идеологии: марксизм-ленинизм изучал по первоисточникам с карандашом и даже успел побывать членом компартии совсем незадолго до краха Советского Союза. Это отличает его от циничной среды интеллигентов того времени.  

Самостоятельно выбрал Арктику для прохождения практики на факультете журналистики. Три сезона провел на Чукотке, Камчатке и Колыме. Оттуда его любовь к природе, сильным людям и преодолению.

Будучи отличником по чешскому языку в МГУ, последний курс по обмену провел в Карловом университете. Вспоминает, как выглядела Чехословакия за год до краха соцлагеря. Получив золотую медаль МГУ, Сергей в качестве стипендиата Мортимера Цукермана обучался в магистратуре Колумбийского университета США. Опыт жизни в Праге и Нью-Йорке сыграл большую роль в судьбе.

Эпоха М. Горбачева и Б. Ельцина сформировали его нынешнее мировоззрение. Сергей был среди защитников Белого дома. В 1990-е годы он работал приглашенным исследователем международных отношений в институтах Рима, Эбенхаузена и Хельсинки, профессором в Центре Маршалла в Гармиш-Партенкирхене.

В 2004 году Медведев вернулся в Москву — он не мыслил себя без России. Преподавал политологию в Высшей школе экономики (ВШЭ), одновременно руководил образовательным проектом Escapes from Modernity, написал ряд статей и книг по истории и теории политики, вел передачу «Власть факта» на телеканале «Культура» и «Археология» на радио FM, был колумнистом газеты «Ведомости» и журнала Forbs.

Другую часть жизни Сергея занимает спорт: он преодолел десятки мировых марафонов, несколько горных марафонов и ультрамарафонов в Альпах, трижды участвовал в многодневном веломарафоне Tour Transalp, дважды в лыжной многодневке Arctic Circle Race в Гренландии, лыжном ультрамарафоне Nordenskioldsloppet в Швеции, в нескольких экстремальных триатлонах серии ALLXTri. Время он берет из «бесполезного» — спит не больше четырех часов в сутки.

В 2013 году в социальных сетях Сергей осудил Россию за безответственное отношение к Арктике. Опираясь на собственный опыт, он сказал: «Арктику надо отобрать и передать под международную юрисдикцию с полным запретом на хозяйственную и военную деятельность». На заседании Государственной Думы РФ его слова процитировал В. Жириновский. Через несколько дней президент РФ В. Путин едко прокомментировал высказывание и оскорбил Медведева в публичном пространстве, по-хамски назвав «придурком».

Сергей Медведев был отстранен от эфира на канале «Культура».

В 2018 году в издательстве Individuum вышла книга Медведева о президентстве В. Путине «Парк Крымского периода. Хроники третьего срока». Книга была переведена на восемь языков и получила британскую премию Pushkin House Book.

В 2020 году, после 16 лет преподавательской работы, Сергея уволили из ВШЭ. Он комментировал события в РФ, принимая Москву со всеми ее социальными и политическими противоречиями.

В то, что Россия может начать войну против Украины, Сергей не верил до последнего. И только она заставила его эмигрировать в Европу. Сейчас Медведев ведет передачу «Археология» на Радио Свобода и телеканале «Настоящее время», преподает в Германии и Чехии. 2 сентября 2022 года Сергей Медведев был объявлен Минюстом РФ «иностранным агентом».

Москвич в третьем поколении

Сергей Медведев родился 20 декабря 1966 года в Москве, тогда СССР. Родители были частью советской элиты: мама Светлана Юрьевна Медведева (ур. Сычева) — вузовский преподаватель английской стилистики, отец Александр Викторович Медведев — оперный либреттист, работал, в частности, в Большом театре заведующим литературной частью. Жили в ведомственном доме Союза композиторов СССР на Кутузовском проспекте — по соседству с советской номенклатурой: Л. Брежневым, Ю. Андроповым, К. Черненко и др. Ходил в школу №27 с английским уклоном. На каникулы ездил в Дом творчества композиторов или в один из пансионатов Академии наук.

Сергею собственное детство кажется обычным — советским, родители не кичились положением, а их ранний развод принес проблемы: мама добивалась от отца алиментов, занимала деньги до зарплаты, когда не хватало. После развода какое-то время жили все вместе, продукты в холодильнике были отдельно мамины и отдельно папины. Потом отец жил с новой семьей в этом же доме. «Русско-советский мужчина всегда был ненадежный, он обычно куда-то уходил. У меня была типичная однополая семья — воспитывали мама и бабушка».

Бабушка по материнской линии Нина Николаевна Сычева (ур. Орлова) происходила из купеческого рода стеклозаводчика Орлова из подмосковного города Клин. После национализации предприятия большевиками он служил управляющим своей же фабрики. Второй прадед по линии матери, инженер-электрик Юрий Павлович Сычев, был арестован по доносу и расстрелян в 1938 году. В конце войны часть семьи Орловых ушла с немцами, осели в Бразилии.

Медведевы перебрались в Москву из села Спас-Угол в 80-х годах XIX столетия. Прадед, Сергей Медведев, был церковным живописцем, основал в Москве артель по росписи храмов. На 1-й Мещанской улице он построил большой дом, в семье было 11 детей. Один из детей — дед Сергея, Виктор Сергеевич Медведев — воевал в Первую мировую, в штетле Александровка под Киевом познакомился с Александрой Иосифовной Френкель, будущей бабушкой Сергея. В 1937 году по доносу он был арестован и осужден на 10 лет лагерей. Он отработал в шарашке — строил взлетно-посадочные полосы в тундре для самолетов, полученных по ленд-лизу. Повторно его арестовали в 1948-м. По амнистии освободили в 1956 году, и он вернулся в Москву, в их квартиру в Колпачном переулке на Покровке. Дед дожил до глубокой старости, но тепла в этой семье не было, о репрессиях не вспоминали.

«Репрессии вообще не являлись темой разговоров и размышлений в нашей семье. То есть это никак не осознавалось, история семьи не проговаривалась, не обсуждалась. И это считалось нормальным. Сейчас я понимаю, что особенность российской культуры — отсутствие глубокой памяти, отсутствие семейной памяти». Сергей считает, что так, лишив памяти, создавали «государственных» людей — они принадлежали не собственному роду, этносу, а государству, империи.

В рамках акции «Последний адрес» Сергей установил табличку на доме на Малой Ордынке, где был арестован дед.

Марксизм-ленинизм и перестройка

Будучи подростком, Сергей увидел в букинистическом магазине «Полное собрание сочинений В. И. Ленина». На деньги, которые семья откладывала ему на джинсы, он купил эти книги. И сейчас видит в этом пользу: «Неважно, что ты в этот момент читал — Канта, Маркса, Ленина или Блаженного Августина. Если человек берет некий важный дискурс, то его молодой мозг структурируется».

Поступив на факультет журналистики, видел себя в будущем международным корреспондентом, например, в Вашингтоне. При этом ни идеологическим романтиком, ни карьеристом он не был. Вспоминает, что лидером его выдвигали везде — в стройотряде, университете. Как все, иногда прогуливал лекции с друзьями, а экзамены сдавал на отлично и выполнял общественную работу.

Вступить в партию ему предложили на 3-м курсе, в начале перестройки: «Началось горбачевское обновление — возврат к ленинским нормам партийной жизни. Примерно как Пражская весна. Горбачев как бы реабилитировал Пражскую весну. Через 20 лет он принялся проводить в Советском Союзе то, что хотел сделать Дубчек в 1968 году — социализм с человеческим лицом». Выдвижение юноши из среды московской интеллигенции было попыткой реновации партии. А для его семьи вполне логичным путем к успеху: отец был членом КПСС, мама никогда не вела антисоветских разговоров.

Чукотка — журналистика и любовь

В 1985 году из длинного списка, где можно проходить летнюю практику, он выбрал газету «Заря коммунизма» в поселке Лаврентия Чукотского автономного округа Чукотского района.

«Видимо, в прошлой жизни я был полярным волком, лисицей или кем-то еще. Я прилетел на Чукотку и влюбился в это место и в холод. Потом начался ледоход в Беринговом проливе, поплыли гигантские айсберги из Ледовитого в Тихий океан. Была видна Аляска с другой стороны. Моржи поплыли, киты гигантские поплыли».

Для сбора материала для статей он жил с чукчами, спал в палатке, ходил за оленями, переправлялся через реки, ел сырую моржатину и оленину. На следующий год летал на вертолетах, мыл золото на Колыме, с вулканологами обследовал вулкан на Камчатке.

«Это, наверно, лучшие люди, которых я встречал в своей жизни. Потому что север — это очень сильный отбор: только настоящие люди. В том числе и бывшие заключенные, и бывшие военные, которые там остались».

Возвращаясь в редакцию, он писал тексты, как одержимый — по 30 листов на печатной машинке, даже не ходил ночевать, спал на столе, ел консервы, чтобы не отвлекаться. Некоторые выпуски газеты были целиком написаны Сергеем.

Прага: темное время перед революцией

В 1987 году приехал по обмену в Карлов университет.

Первое сильное впечатление было бытовое — от продуктового магазина. «Утром сошел с поезда на Главном вокзале, прошел на Вацлавскую площадь, тут как раз открыли магазин Maso — uzeniny. И тут я увидел россыпь колбас — помню, стоял с открытым ртом. Я не знал, что так бывает».

Жил в общежитии Kolej Hvězda на Петршинах.

Тема диплома у Сергея была «Революция 1948 года в Чехословакии — как это освещалось в чехословацкой прессе того времени». Вспоминает, что на факультет почти не ходил, работал с подшивками ежедневной газеты Lidová demokracie в Национальной библиотеке. А на другой чаше весов тут же появились книги, которые он брал в Славянской библиотеке — труды по религиозной философии, еще запрещенные в СССР, часто с экслибрисами известных русских эмигрантов.

Вспоминает Прагу: «Время было жутко темное в Чехословакии. В России уже бурлила перестройка, уже был Горбачев, уже у нас появились первые клубы рок-н-ролла, уже даже кончилось ускорение, началась гласность, началась перестройка. И все — двинулись силы, двинулись соки. А здесь был Милош Якеш — застой такой, что страшно вспомнить».

Сергей подрабатывал в ночные смены в типографии на Вацлавской площади. Однако чешские однокурсники «настучали» в деканат. «Считалось, что советские студенты не должны работать. Нам платили хорошую стипендию, и мы были вроде как белая кость». Сергея вызвали в Посольство СССР на улице Pod Kaštany, угрожали отправить домой.

Обещание исправиться он не выполнил и ловил подработку нелегально. Ночью мыл поезда дальнего следования в депо Vozovna Nusle, потом трамваи в депо Vozovna Michle. Заработками даже гордился — 100 крон за смену, на что потом покупал книги и путешествовал с подругой. Романтически воспоминает, как на рассвете возвращался с работы в общежитие через пустой Карлов мост, тогда транспорт ночью не ходил. В апреле подметал улицы, и очень символично проспект Ленина — перед визитом  М. Горбачева в Прагу.

Институт Европы: время открываться миру

Сергей стал одним из первых научных сотрудников Института Европы Российской академии наук, отказавшись от карьеры в ТАСС или аспирантуры. Горбачев начал строить общеевропейский дом, и Сергей проникся горбачевскими идеями. «Вместе со всей страной я тоннами читал перестроечную публицистику и верил в обновление социализма, в идею конвергенции социализма и капитализма, понимал, что мы должны дружить с внешним миром, с Европой. Я не предавал еще свои коммунистические идеалы. Но я понимал, что уже нужно открываться и что систему нужно менять».

Через пять месяцев после возвращения из Праги в Москву Медведев писал речи для президента М. Горбачева.

Крещение сердцем и охлаждение умом

Примерно в тот же момент его увлекла идея православия, он к ней проникся сердцем. Сергей крестился в старом московском храме Илии Пророка Обыденного, что в Обыденском переулке на Остожье.

При этом установил личные отношения с Богом, больше похожие на протестантские: таинства Православной церкви соблюдал по внутренней потребности, иногда ходил на службу или исповедь, посещал Троице-Сергиеву лавру под настроение.

Длилось это примерно год. «Мое интеллектуальное развитие пошло дальше. Помимо всего прочего, русская церковь является отталкивающей. Человек с критическим мышлением не может всерьез к ней относиться».

Америка убедила: следующая внутренняя перестройка

В 1989 году Сергей прошел несколько отборочных туров и получил стипендию американского миллиардера Цукермана, среди 20 претендентов отправился на год в Колумбийский университет в Нью-Йорк.

Его полностью захватило культурное многообразие и ощущение Америки как огромной движущейся страны: «Жил над Гудзоном — внизу по автобану мчалось огромное количество машин, по реке плыло 50 пароходов и моторных лодок, в воздухе летело 50 самолетов и вертолетов».

Он прошел Нью-Йорк пешком и знал каждую улицу на Манхэттене по количеству своих шагов.

Стипендии не хватало даже на оплату комнаты, и он подрабатывал на фермах, валил деревья, преподавал русский язык банкирам на Уолл-Стрит. Чувствовал себя героем книг Э. Лимонова: «Полубедное, но счастливое существование».

В Нью-Йорке он прочел массу запрещенной в СССР литературы (в русских клубах раздавали издания ИМКА-пресс, Ардис и НТС), в том числе Авторханова, Шаламова и Надежду Мандельштам.

Из Америки возвращался на пароходе — из-за груза: он вез 10 ящиков книг и тысячу дисков классической музыки.

Возвращение в Москву: очереди за хлебом, защита Белого дома

Вернулся из Нью-Йорка в 1990 году и первым делом вышел из компартии.

Для него наступили счастливые годы распада Советского Союза: «Прекрасные годы свободы и открытости. Да, я стоял за хлебом два часа, ну и что? Подумаешь!»

Поступил в аспирантуру, деньги зарабатывал извозом. «Каждую вторую ночь садился на руль наших „жигулей“ и ездил таксистом».

19—21 августа был у Белого дома. «Эти три ночи — одни из лучших, если не самые лучшие в моей жизни. Я был в глубине этой истории: помогал строить баррикады, разворачивал грузовики на Садовом кольце, раздавал листовки в Генеральном штабе и метро, агитировал машинистов метро, чтобы они объявляли, что президент — Ельцин. Как ребенок революции. Я понял, что это мое время».

В последнюю, самую напряженную ночь у Белого дома он встал в первое кольцо оцепления, готовясь оказать сопротивление десантникам Псковской дивизии. «Было утро, абсолютно пустой Кутузовский проспект, на котором я вырос, где моя первая школа. Мы стояли и ждали, что сейчас на нас пойдут грузовики, и они нас раздавят. А мы никуда не уйдем. Я готов был умереть. Била дрожь, а мы стояли». Грузовики тогда остановил генерал Лебедь при въезде в Москву, и кровь не пролилась.

«Потом понеслись 90-е — бурные, лихие, постмодернистские. И, конечно, как шелуха с меня слетела — и марксизм, и ленинизм, и коммунизм, и затем православие, и христианские вещи. И я скорее уже начал становиться самим собой».

Ельцин и проклятие над Россией

Изначально Сергей и его семья были сторонниками Ельцина. «Да, это была его борьба за власть, но он эту страну поднял на дыбы: взял за уши и вбросил нас всех в новое существование — постимперское, посткоммунистическое. Он пытался что-то сделать». Отмечает, как метко передал Г. Франгулян его образ выламывающего из глыбы камня (памятник в Екатеринбурге перед зданием Ельцин-центра).

Вспоминает, как потом Ельцин ослаб и передал страну кагэбисту Путину. Но его заслуг не перечеркивает, хотя мнение несколько раз менялось. Даже узнавая новые факты о «семье Ельцина» (его ближайшем окружении), возвращается к пониманию, что он был необходим русской истории и сделал то, что смог сделать.

Проблему видит скорее в проклятии, висящем над Россией на протяжении многих столетий: «Это ордынская власть. Эта имперская матрица и полицейская власть. Колониальная власть. Власть, захватившая и колонизировавшая мою собственную страну, мою судьбу, биографию, память, память нашей семьи».

Считает, что Ельцин начал ломать (а у него была кличка «бульдозер») систему империи — то, что мешало жить. Но этот слом оказался временным. «Нужно было как здесь, как в ГДР, проводить люстрацию, надо было запрещать КГБ, надо было раскрывать архивы КПСС, архивы КГБ, называть имена всех стукачей, проводить открытые публичные процессы».

Интеллектуальный критик власти

Сейчас Медведев определяет свою позицию так: радикальный оппозиционер власти. Ни к какому идеологическому течению не примыкает. «Я себя не считаю либералом в российском смысле (любой, кто против Путина), у меня осталось много и социал-демократического, и эгалитарного, либертарианского».

Оставаясь интеллектуальным критиком власти, отмечает, что в нынешней России с каждым годом, с каждым днем это делать становится все сложнее.

Арктика и Путин: лицом к лицу с Левиафаном

В 2013 году до Путина дошли критические высказывания Медведева о хозяйничанье России в Арктике. В социальных сетях была дискуссия о протестах против глубоководного нефтяного бурения. «Я знаю: где Россия — там разорение, где Россия — там грязь. У нас не умеют иначе, у нас не умеют сохранять. У нас разрушают тундру, у нас разрушают Арктику. Я просто об этом написал и сказал, что Россия настолько загадила Арктику за эти последние сто лет, что по-хорошему ее надо взять и передать международному сообществу на сохранение».

Это было интерпретировано властью как призыв отторгнуть Арктику от России. Путин моментально в эфире ТВ извратил слова Сергея, сказав, что профессор Медведев предлагает отдать российскую Арктику Западу.

«Вот как бывает в современном мире: я неожиданно оказался лицом к лицу с этим Левиафаном. За мной ходили все федеральные СМИ. Если бы был никому не известный Сергей Медведев, а тут профессор Высшей школы экономики, это всех раздражало: много себе позволяет».

Вскоре на НТВ вышел документальный фильм «Анатомия предательства», лейтмотив — они хотят убить Россию: Навальный предлагает отдать Кавказ, Медведев предлагает отдать Арктику. «С тех пор за мной тянется шлейф национал-предателя».

Ресторан «Арагви» и тюрьма Лубянка — все в одном пространстве

2021 год, который начался с возвращения и ареста Навального и закончился закрытием и ликвидацией «Мемориала», Сергей называет страшным. «Открываешь газеты и думаешь: кого еще арестовали, что еще запретили. „Мемориалׅ“ — лишь сотая доля того, что происходит ежедневно».

Жить в Москве для Сергея стало не безопасно, он чувствовал, что каждый день ходит по тонкому льду. «Ты можешь оказаться случайно, ничего не сделав, просто перейдя дорогу не в том месте, в пыточной камере и подпишешь все, что только можешь. Это не масштаб 1937 года, но абсурд и случайность этого террора — они такие же».

С другой стороны, жизнь в Москве его держала: «Наверно, в Германии в 1933 году было то же самое: театральные премьеры, лучшие мировые гастролеры». Сергей отмечает, что Москва — город удобный для жизни, по уровню сервиса не уступает лучшим городам мира, город благоустроенный.

Он описывает свой день примерно так: «С утра ты можешь быть на выставке бездомных собак, днем пробежать какой-то марафон по красивейшим московским местам, а в 16 часов пойти на протестный митинг и в 18 часов угодить в автозак. И в полночь тебя выпустят, и ты с друзьями поедешь в хороший ресторан». В этом шизофреническом раздвоении стиралась грань страха.

Лишь один раз он не на шутку испугался и, взяв маму и собаку, уехал из Москвы на пару месяцев. Было это, когда на него донесли студенты — не его студенты ВШЭ, а на летних курсах приезжие ребята из провинции. «Машина террора основана на людях. Даже не на ментах». Половина его друзей уже находилась в эмиграции, а треть из них была объявлена иностранными агентами.

Спорт — это одиночество

«Ты один со своим телом, один с вызовами, один с природой, со своей болью, усталостью и еще чем-то. Моему образу жизни это соответствует. Отчасти это объясняет то, почему я один в настоящий момент. Для меня идеальные выходные, когда суббота и воскресенье начинаются с больших 6-7-часовых тренировок. Будь то поездка на велосипеде или на лыжах. После чего я возвращаюсь домой и пишу за компьютером по 8-10 часов, отключившись от мира. В этой схеме выходного дня места партнеру не находится».

Послание

«Мой кумир — это Алексей Навальный. Его возвращение в Россию — абсолютно христианский жест. Это целиком из Библии вышло. Сознательная жертва ради чего-то высшего. Так вот, он сказал, как Христос своим ученикам в день Преображения: „Не бойтесь“. Алексей Навальный войдет в историю как Нельсон Мандела, как Вацлав Гавел. Это образцы гражданского и человеческого мужества, которые делают нас людьми. Вот это главное мое послание себе самому — не бояться».