Následující text není historickou studií. Jedná se o převyprávění pamětníkových životních osudů na základě jeho vzpomínek zaznamenaných v rozhovoru. Vyprávění zpracovali externí spolupracovníci Paměti národa. V některých případech jsou při zpracování medailonu využity materiály zpřístupněné Archivem bezpečnostních složek (ABS), Státními okresními archivy (SOA), Národním archivem (NA), či jinými institucemi. Užíváme je pouze jako doplněk pamětníkova svědectví. Citované strany svazků jsou uloženy v sekci Dodatečné materiály.

Pokud máte k textu připomínky nebo jej chcete doplnit, kontaktujte prosím šéfredaktora Paměti národa. (michal.smid@ustrcr.cz)

Mgr. Alexander Morozov Александр Морозов (* 1959)

• родился 1 января 1959 года в Москве, тогда СССР

• дед Александр Морозов был директором «Госполитиздата», во время войны подчинялся лично И. Сталину

• в 1977 г. поступил на журфак МГУ, работал внештатным корреспондентом газеты «Комсомольская правда» по регионам, затем принципиально оставил журналистику

• в 1984 году окончил философский факультет МГУ

• в 1981—1984 гг. работал редактором в философском отделе издательства МГУ

• в 1986 году арестован за тунеядство, получил год принудительного труда

• в 1987 году основал литературный журнал «Параграф»

• в период перестройки был редактором газеты государственной Думы «Кворум», редактором «Журнала Московской Патриархии», редактором на ТВ

• в 1996 году принял крещение в Тихоновском храме под Москвой

• в 2000 году разрабатывал для президента РФ В. Путина «Ситуационную комнату» по модели комнаты Энтони Блэра

• в 2004 году был райтером в двух избирательных компаниях: Рогозина от партии «Родина» и Сергея Миронова от «Партии Жизни»

• в 2008—2014 гг. участник и спикер митингов протеста на Болотной площади

• в 2014 году эмигрировал в Чешскую Республику

• ведет политологический семинар в Карловом университете, один из учредителей Пражского антивоенного комитета и Центра им. Бориса Немцова, аналитик и комментатор российских событий в западных СМИ

Поколение, потерявшее свободу

Александр Морозов — журналист, философ, социолог и политолог. Себя определяет, как «пишущего человека»: «Прежде всего я журналист и литератор, но философское образование, широкие гуманитарные интересы и время 90-х заставили меня интересоваться социальной и политической стороной нашей жизни, переосмыслить ее».

Через литературу пришел к пониманию насилия власти над человеком в СССР. В 1990-х гг. был востребованным редактором религиозных и политических изданий. Опубликовал в «Независимой газете» серию статей по теме религия и общество, которые вышли затем отдельной книгой. Не сразу оценил опасность прихода к власти ставленника КГБ В. Путина, но уже с 2004 года критик власти и с 2008 года участник и спикер протестов. С 2014 года живет в эмиграции в Чехии. Аналитик и комментатор российских событий в западных СМИ.

Шмелевы и Морозовы: как стали москвичами

Александр Морозов родился 1 января 1959 года в Москве.

Мать свидетеля Нина Александровна Морозова (урожденная Шмелева) родилась в Фергане, далеко от исторической родины своих предков. Род Шмелевых происходит из поволжского города Симбирск. Когда грянула революция, прадед матери Матвей Шмелев работал инженером-нефтяником на нефтяных приисках в Баку, он бежал с семьей через Каспийское море и осел в Фергане в Средней Азии. Нина воспитывалась отцом, офицером советской армии Александром Матвеевичем Шмелевым, и мачехой. Переехали в Москву в 1942 году — к месту службы отца. Жили бедно: в комнате 16 кв. м в коммунальной квартире в подвальном этаже в центре Москвы — в Толмачевском переулке.

По отцовской линии Морозовы происходили из культурной старообрядческой семьи из Новгородской области. Дед Александр Васильевич Морозов 16-летним подростком примкнул к большевикам, участвовал в штурме Зимнего дворца в Петрограде, воевал на фронтах Гражданской войны, потом в Москве возглавлял издательство ЦК КПСС «Госполитиздат». «Издательство напрямую подчинялось Сталину. Во время войны мой дед неоднократно бывал в кабинете у Сталина. Работа его была ответственная — любая ошибка или опечатка могли стоить ему жизни». Дед принадлежал миру советской аристократии: дом изобиловал антиквариатом: предметы сервировки из мельхиора, дореволюционные собрания сочинений, сувениры из разных стран. На лето снимали дачу в Юрмале и брали на школьные каникулы Александра. Под влиянием деда стал читать книги, пользоваться библиотекой.

С отцом Олегом Морозовым мать развелась, его место занял отчим — болгарин Степан Афанасьевич Димитриев, переживший сталинскую депортацию из Бессарабии в Казахстан. Переехали к отчиму в Актюбинск: «Это был страшный мир, Актюбинск — город ссыльных и уголовников, освободившихся из тюрем. Город с одним большим заводом. Там мое детство проходило в мелкой банде мальчишек — за гаражами мы били уличные фонари».

Когда родилась сестра, родители вернулись в Москву — в ту же комнату в центре, жили уже впятером: с детьми и мачехой матери. Мать и отчим работали на заводе и через пару лет получили квартиру в новостройке. Рабочие окраины столицы были криминальными, а школы низкого уровня. Мать наняла Александру репетитора, и он поступил в специализированную английскую школу, что помогло вырваться из этой социальной среды.

С родным отцом свидетель виделся всего несколько раз в доме деда. У отца была другая семья и работа за границей — инженером-полиграфистом в Лейпциге в ГДР.

Чужой в «забетонированном» обществе

Задумываясь о будущем, Александр видел, что вариантов судьбы у человека в советском обществе нет: «Социальность была неимоверно налажена, структурирована, все обладало чертами организованности навечно: первомайские демонстрации, утренники, прием в пионеры, мифы о пионерах-героях…»

Он чувствовал себя чужим в социальной группе рабочих, к которой принадлежали его мать и отчим: «Внутренне я жил в совершенно другом моральном и эмоциональном мире».

Подростком он замечал несоответствие лозунгов и реальной жизни и обсуждал с дедом Александром Морозовым труды К. Маркса: «Каждый знал, что обоснование нашей социальной жизни лежит в марксизме — марксизм присутствовал в виде каких-то фраз, звучащих повсюду. Однако что-то здесь было нечисто: если марксизм хороший, то почему социальность так проблематична? Откуда берется советский позитив — „у нас все самое лучшее“ — когда люди так тяжело живут?»

В клубе молодых журналистов при газете «Комсомольская правда» узнал об опасной с политической точки зрения андеграундной жизни, посещал домашние христианские семинары религиозного диссидента Александра Огородникова.

Фальшь журналистики

В 1975 году Александр выиграл всесоюзный школьный конкурс на лучшее сочинение, посвященное 30-летию окончания Второй мировой войны. Сочинение опубликовали в газете «Московский комсомолец», выходившей огромными тиражами. Это подтолкнуло к выбору профессии.

Александр поступил на факультет журналистики в МГУ и работал корреспондентом «Комсомольской правды» по регионам. Замелькали унылые города: «Все было везде одинаково — Пенза, Пермь, Томск, Омск — однообразные дома, ужасная социальная жизнь, люди идеологизированы, их жизнь наполнена ложью».

В 1977 году Александр с друзьями-журналистами начал писать фантастический роман. «Эпизод, где мы захватываем московское метро, прочитала журналистка „Комсомольской правды“, она немедленно уничтожила эту рукопись, пока всех не посадили. Мы жили и понимали, что КГБ всегда рядом».

Александр порвал с журналистикой: «Я понял, что не смогу жить в этом мире и мне нужно забиться в какую-то метафизическую нору».

Аромат другой жизни

В 1979 году Александр поступил на вечернее отделение философского факультета МГУ. Выбрал темой своей научной работы трактат Платона «Тимей». Ему открылся московский интеллектуальный мир: семинары Алексея Федоровича Лосева, лекции Игоря Виноградова по русской религиозной философии, фильмы Андрея Тарковского, поэзия Серебряного века.

В 1981—1984 гг. работал младшим редактором в философском отделе издательства Московского университета. «Это был важный момент формирования: в издательстве бывали не только казенные профессора, но и очень яркие люди, которые занимались психологией, историей философии».

СССР рубил под корень все поколения интеллектуалов

В 1980-е гг. круг друзей свидетеля состоял из молодых литераторов и художников андеграунда: «Это был кипящий котел людей».

Во многом новое поколение интеллектуалов базировалось на наследии запрещенных лидеров предшественников: Юрия Лотмана, Андрея Синявского, Иосифа Бродского — это были люди, которые формировались в оттепель, были пропитаны надеждами 1960-х гг. А те, в свою очередь, знали про «Философские пароходы» 1920–1930-х, наследие и судьбу русской интеллигенции.

«Политический режим в СССР был в состоянии скосить культурное поколение любого масштаба и любого уровня таланта, любой степени организованности. Ясно, что в XX веке несколько раз рубили под корень разные группы литераторов и мыслителей».

По воспоминаниям Александра, 1980-е гг. были наполнены пониманием, что мир вообще так устроен: «Наша судьба была погибнуть, не так важно, погибнешь ты в лагере или сгниешь от пьянства, ты всегда будешь ограничен и никогда свободен». И все равно андеграунд ставил задачу личной реализации в той специфичной системе.

Добродетели в частной жизни, ложь — в социальной

Вспоминает, что в начале 1980-х интеллектуалы противопоставляли социальности свою частную жизнь: «Частная жизнь была наполнена поэзией Александра Блока, тонкими чувствами, нашим индивидуализмом. Добродетели развивались лишь в частной жизни. В социальной жизни были ложь и двоемыслие».

Свобода ощущалась интеллектуалами через тексты, вместо «забетонированной» советской культуры пришло наслаждение стилистическими мирами неофициальной литературы: «Каждый писатель — это совершенно иной языковой мир, XX век — это фонтан индивидуальных миров». Открыть новые литературные языки — вот в чем была работа ума, это было главное действие.

В среде интеллигенции сформировалось преувеличенное восприятие значимости языка: «Мы все стали специалистами по языку. По нарративу. Изучение нарратива, стилистики, философского значения метафор — все сделалось очень важным, мы вышли из этих стилистических миров».

Оглядываясь назад, свидетель, однако, видит ущербность этой позиции: «В России популярна идея, что ты можешь пройти через все социальные беды и остаться достойным человеком. Но это не так. Потому что достоинство человека, его свобода имеют социальную проекцию. Они существуют только в социальном контексте. Интеллигенция надежно отделила себя от политической и социальной жизни и утратила ответственность за свою землю в целом».

Ранний брак и отцовство

В 20 лет Александр женился на студентке-журналистке Наталье Морозовой (Дегтяренко). Жили с матерью и отчимом Александра. Родился сын Александр.

Невестка с мамой не ладили, и квартиру разменяли. Молодым досталась комната в коммунальной квартире, чему были рады.

Александр часто менял работу в разных редакциях.

Год принудительного труда за тунеядство

В 1986 году при случайной проверке документов на улице его забрали в милицию и выяснилось, что он официально не трудоустроен: «В стране шла борьба с тунеядством, я мог сесть в тюрьму за то, что нигде не работаю».

Комиссия МВД распределила его на Очаковский кирпичный завод — судьба, которой он тщательно избегал. Ему повезло чуть больше, и этот год он проработал переплетчиком в типографии.

«Когда я вышел после года принудительного труда, это сказалось на моем мировосприятии. Внутренне я перестал себя связывать с советской системой».

Как обрушился на психику ужас ГУЛАГа

Правда о сталинских репрессиях открылась через разную подпольную литературу. Для Александра откровением стали биографические воспоминания Льва Аннинского, их машинописную рукопись он получил из рук его племянницы: «Для меня разверзся ГУЛАГ, открылась жуткая подоплека советского мира. Аннинский просто запечатлел историю их семьи, зная, что это не может быть опубликовано».

Читал все запретное, что ходило по рукам: книги и статьи Абдурахмана Авторханова, Валерия Чалидзе, журнал «Посев», самиздатовский поэтический альманах «Синтаксис», книги американского издательства «Ардис». «К 1987 году, когда шла перестройка, у меня уже сложилась картина насилия. Но при этом, надо сказать, мое представление о советском насилии было еще советское — казалось, что это девиация, не хотелось верить, что насилие встроено в систему власти».

Сейчас, оглядываясь на это время, Александр делает вывод: «Тогда думалось: вот если опубликовать материалы по поводу ГУЛАГа, то это изменит структуру общества, его отношение к себе. Но так не получилось».

«Параграф» — поздний самиздат

На волне горбачевских реформ Александр основал свой литературный журнал «Параграф» при клубе поэтов им. Рокуэлла Кента Московского инженерно-физического института. Сам находил новых авторов и сам перепечатывал тексты на старой машинке Remington, подаренной дедом, тексты иллюстрировал художник Дмитрий Врубель.

Журнал стал настоящим художественным явлением. На него обратили внимание в Москве и Париже, там в «Русской мысли» вышла рецензия. Александр стал частью интеллектуального движения: перезнакомился со многими писателями и журналистами, участвовал в съездах независимых СМИ.

Свобода слова пришла как бы сама собой, ее воспринимали эстетически: «В своей среде мы не делали политического выбора, мы стремились показать глубину человеческого существования».

Два шага в правильную сторону: Горбачев и Ельцин

Неоспоримо для Александра, что Горбачев и Ельцин сделали два шага в правильную сторону российской истории: «До сих пор остаюсь внутренне солидарным с тем, что они делали и в каком направлении мыслили».

Наперекор нынешним негативным оценкам, по его мнению, «90-е годы были наполнены переосмыслением истории, было много возможностей гуманитарного и культурного развития».

Увлекался все новыми проектами и менял работу: примкнул к «Клубу социальных инициатив» Вячеслава Игрунова, был редактором внутренней газеты государственной Думы «Кворум», «Журнала Московской Патриархии», телевизионным редактором, шеф-редактором интернет-издания, сотрудником частного пиар-агентства.

Московское священничество на белогвардейских идеях

В 1996 году Александр принял крещение в Тихоновском храме в Клину (Московская область). Утверждает, что общение с настоятелем этого храма отцом Анатолием Фроловым изменило его как человека.

В среде московских священников в этот период были почитаемы русские богословы, которые вынуждены были покинуть Россию после октябрьского переворота с Белой армией. Тогда настало время, когда их наследие вернулось.

Преемник: атмосфера политического легкомыслия

Александр вспоминает время, когда Ельцин передал власть в стране своему преемнику. «Политическая атмосфера была крайне легкомысленная, — считает он — медиа в течении двух лет были заполнены публикациями о том, что Путин не самостоятельная, мелкая фигура, жалкий человек, который носил за Собчаком портфель. Он лишь ставленник семьи».

Вспоминает собственное снисходительное отношение к Путину: «Я думал, что это неплохо, что пришел парень из спецслужб, у него, во-первых, была репутация ельцинского человека, во-вторых, петербуржца. Мне была понятна идея восстановления вертикали власти — мне казалось, в определенных пределах это разумно, потому что власть расползлась».

Когда разгромили НТВ и уже было начато дело против Ходорковского и ЮКОСа, свидетель все еще видел в этом издержки становления новой государственности.

Для президента В. Путина Александр участвовал в разработке «Ситуационной комнаты» по модели комнаты Энтони Блэра. «Я был одним из рядовых сотрудников отдела: выделял дни рождения, юбилеи разных людей, на которые президент должен реагировать, основные региональные и мировые события — что требует его реакции, его внимания». Вскоре не прошел проверку ФСБ по формальному поводу и уволился сам — работа оказалось скучной.

Сапог путинизма

Летом 2004 года Александр был райтером в двух избирательных компаниях — Рогозина от партии «Родина» и Сергея Миронова от «Партии Жизни». С близкого расстояния российская политическая сцена ему представлялась абсурдной: «Мир публичных персон — это были анекдотичные фигуры. Тяжелые архаичные пережитки Советского Союза или клоуны, типа Жириновского и Зюганова».

Личные отношения с людьми из этой сферы у Александра не завязались: «Никто не вызывал у меня человеческого интереса. Они были люди совершенно другого круга для меня».

Но эта работа дала опыт — он стал востребованным политическим аналитиком и обозревателем. Обстановка в стране сильно изменилась: «На попытки осмысления и развития наступал сапог Путина; элита, представители верхней власти, на глазах начали менять свое мировоззрение на имперское и двигаться в направлении идеи особого пути».

Уже с 2005 года он фиксировал, как путинисты постепенно институализировали криминал: «Они не спасли Россию от бандитизма, они перевели бандитизм в институциональную форму — сращивание денег, цинизма, преступности, допустимость любых действий и инструментов власти».

Одновременно изменилась и церковь. «Происходила всякая чудовищная ересь, хотели канонизировать Чапаева, великого князя Сергея Александровича, которого убили бомбой эсеры, и Распутина. Это была тяжелая смесь антимасонства и антисемитизма, выковывание и формирование мрачного инфернального русского мира, именно идеологического». С этого времени Александр перестал вести церковную жизнь.

Автозак: «надежды восставшего будут обмануты»

Александр в 1991 и 1993 гг. выходил защищать демократию на уличные демонстрации и считает, что тогда по-другому было нельзя.

А на протесты в конце второго срока правления Путина он смотрел со стороны: «Наблюдал за Стратегией-31 на Триумфальной площади. Было ясно, что Путин представляет собой трансформирующуюся силу, что он ломает русское государство и уже ничего хорошего не будет. Это был противоестественный альянс Гарри Каспарова и Эдуарда Лимонова».

В период с 2008 по 2014 гг. Александр выходил на все митинги протеста на Болотной площади, выступал на трибуне.

В 2010 году был арестован и попал в автозак. В 2012-м был потрясен разгромом демонстрации на Болотной и видом полчища внутренних войск, которые были введены в город для того, чтобы остановить продвижение демонстрации через Каменный мост в Москве.

Хотя, как политик и историк Александр не верит в силу уличного протеста: «Я всегда был сторонником реформирования. Я никогда не считал, что можно перевернуть ситуацию уличным восстанием. Требуется часть национальной элиты, которая хочет перемен, движения, модернизации и которая сама ведет политическую борьбу. И если они ведут борьбу и им нужна поддержка, тогда уличная активность имеет значение и этим можно воспользоваться. Но если это восстание снизу, то я всегда считал, что это одни убытки. И что на следующий день после восстания власть получат худшие люди, чем те, которые находятся у власти. Надежды восставшего будут обмануты».

Крым выхлестнул демонов русской истории

За пару недель до аннексии Крыма на Colta.ru вышла колонка Александра, где он предвидел эти события, он хорошо представляет политическое мышление Путина.

«Я видел, что происходит на Майдане: в тот момент, когда бежал Янукович, стало ясно, что катастрофа наступит неизбежно. И она произошла. Потому что Янукович бежал и этим открыл „ящик Пандоры“, с этого момента стало можно все — все сидевшие демоны русской истории выхлестнул наружу. Такое же ощущение было у Артемия Троицкого и Виталия Манского, то есть у людей моего поколения».

Отъезд из России как политическая манифестация

Уже в 2012 году атмосфера в России и обстоятельства частной жизни гнали его к отъезду. Он расстался с третьей женой, сыновья от трех браков — Александр, Борис и Никита Морозовы — стали взрослыми.

Выбрал для эмиграции Чехию: «Я чувствую, что нахожусь здесь в каком-то раю. Не в том смысле, что тут рай, а что это для меня рай».

Создал с Жанной Немцовой и Мареком Пржигодой Центр имени Бориса Немцова при Карловом университете. «До этого я встречался с Борисом Немцовым, мы вместе выступали в Сахаровском центре, были на конференции 2014 года в Киеве, за год до его гибели. Конечно, я виделся с ним на митингах, в летних лагерях в Химках».

Высоко ценит нынешнюю политическую эмиграцию и участвует в проектах Гарри Каспарова, Михаила Ходорковского, поддерживает личные отношения со многими бежавшими из страны активистами движения Навального. «Ложные герои умерли, новые родились — так я воспринимаю многих белорусских политзаключенных, например, Марию Колесникову».

Для местной диаспоры в Чехии Александр создал книжный клуб Ductus, входит в правление «Пражского антивоенного комитета».

Констатирует, что для интеграции в чешское общество у него уже недостаточно жизненного ресурса. Но не видит в этом особой проблемы, так как очень востребован как аналитик, комментатор на русском языке. Он ведет политологический семинар в Карловом университете. Связал свою судьбу с Катериной Морозовой, у них родилась дочь Мария.

«Мемориал» отторгло само общество

Александр не теряет связи с исторической родиной. Считает, что общество отошло от осмысления себя, о чем свидетельствует запрет деятельности общества «Мемориал».

«„Мемориал“ никем не был сконструирован, он вырос из ощущения народной беды, — говорит Александр — а сейчас произошла инволюция, общество говорит о том, что количество жертв преувеличено, что многие репрессированные действительно были врагами государства, там были и невинные, но их было немного…»

Неимоверно трудно ответить на вопрос, что изменилось в понимании самих себя. «Возникает такое страшное ощущение, что культурная матрица просто деградировала, превратилась в анекдот».

Поколение не противостоит Путину, оно сливается с ним

На вопрос, кто ответственен — Путин или российское общество — в нынешней войне, Александр считает, что виновато его поколение: «Путин является частью моей внутренней жизни. Я сам Путин. В этом заключена драма. И мое поколение оказалось поколением, которое не только не в состоянии противостоять этому, оно с ним сливается».

Навальный

Возвращение Алексея Навального в РФ считает неизбежным и героическим: «В масштабе истории его поступок имеет высокую цену и потом будет записан золотыми буквами. Конечно, на короткой дистанции всем кажется, что плетью обуха не перешибешь. Но этот его жест не пропадет никуда — он сопоставим со многими жестами XIX века».