Irina Scherbakova Ирина Щербакова

«Вот, начались всякие изменения, перестройка, я уже разных людей знала, или они обо мне что-то слышали. Я участвовала в первой учредительной конференции Мемориала. Сначала была подготовительная в конце 1988 года, потом учредительная в 1989 году. И я знала, конечно, людей, так называемые «прорабы перестройки» от Юрия Карякина до Алеся Адамовича — все были друзья отца. Он тоже в эти процессы оказался очень включенным. Отец, мать, мы все, для нас это было совершенно фантастическое время, и родители, конечно, ходили тоже на все огромные московские демонстрации вместе с нами. Я и моя маленькая дочка, которой было два года, сидела на плечах у моего мужа, и с этим она входила в жизнь. Ну вот, когда Мемориал стал оформляться в организацию, я оказалась втянута в этот процесс. В общем, в каком-то смысле, мой опыт был довольно редкий потому, что Арсений Рогинский, который стал председателем Мемориала, и тоже сыграл в моей жизни довольно большую роль, он тоже записывал рассказы бывших узников ГУЛАГа. Но все-таки они больше собирали архивы. А вот такой мой опыт устной истории — он был в каком-то смысле уникальный. Я оказалась первая, которая делала это так целенаправленно, много лет. Недавно даже Олег Орлов вспоминал это в каком-то интервью: как начинался Мемориал, и что в каком-то подвале собрались, и я им рассказывала, что эти люди помнят, как они помнят и как рассказывают».

«Да, вот, поэтому так получилось, что «Архипелаг ГУЛАГ», буквально первые экземпляры, которые вышли, это было на очень тонкой бумаге, почти прозрачной. А я была кормящая мать. Это было самое начало зимы 1973 года. Мама мне — я очень быстро читаю, и тогда читала — в общем, мама мне на сутки дала, и я очень быстро прочла. С этим связана смешная история, но нету времени особо это рассказывать. В общем я поняла, что это меня интересует, и что мне кажется, я иногда по-другому слышала от женщин бабушкиных подруг, которые пережили ГУЛАГ. Меня это интересует, и что это путь, что мне интересно, и я должна расспросить людей, и с ними поговорить. Вот это то, что меня сейчас по-настоящему интересует. И дальше я прочла еще несколько таких книг, это была не прямая устная история, но была книга австрийской журналистки Макси Вандер, которая записала рассказы женщин об их судьбах. И я подумала, что это то, что на самом деле надо бы мне было сделать, хотя бы с теми бабушкиными подругами, которых я знаю. И которые, мне кажется, сами воспоминания не пишут, потом они, кстати, начали и воспоминания писать. Но, как я буду записывать — мне понятно не было. В общем, я получила подарок, косвенный подарок от Солженицына. Был самый конец, по-моему, 1979 год, мне Элизабет Маркштайн передала или привезла Philips, белый Philips, он сейчас в музее на выставке. И как только он у меня был в руках, это означало свободу. И я с этим Philips начала записывать: лет десять, фактически до самой перестройки я ходила по разным людям. Иногда у меня не было времени несколько месяцев, все-таки это был советский быт, и дети, и мне нужно было зарабатывать конечно: я и переводами зарабатывала, и устным переводом зарабатывала, и уроками какими-то зарабатывала. Ну как все жили в советское время».