Собрали две группы медсестринские: «Вот! Среди нас есть товарищ, который нам не товарищ. Ты должна объяснить, почему ты не хочешь [вступати в Комсомол]». Какая-то появилась такая история — вот не буду я объяснять, и всё! И всё. Это продолжалось так часа полтора, наверное. «И пусть скажет староста одной группы. Пусть скажет староста второй группы. Пусть скажет еще кто-то, пусть скажет еще кто-то... Пусть теперь скажет руководитель вашей группы». — А ты просто сидела и молчала? — Я просто стояла возле доски… И они… В общем, все это выступалось-выступалось. Закончилось это собрание. Потом они, видно, и родителям об этом сказали. Я приехала домой. Конечно, папа там устроил мне такое кино, что не дай Бог. Что его лишат партийного билета и «неужели тебе трудно, дурочке, вступить в этот комсомол? Две копейки этих взносов платить будешь — и забудешь»... И все… То есть вот такой скандал-скандал. И потом все закончилось. От меня отстали. — Только не давали общежития? — Да. Я хочу сказать, что девочки (у нас же группа была медсестринская, там же были одни девочки) все были на моей стороне. Как бы никто не хотел об этом говорить вслух, все боялись, да. Но в плане того, что после всего, как-то мне оказывали поддержку какую-то, говорили: «Ты не расстраивайся» и все такое… А потом классная руководительница моя уволилась, которая там работала. Она уволилась. Причем как-то без объяснения причин, в середине года. И как потом уже дошли слухи, что якобы она меня тоже поддержала. И поэтому ей создали невыносимые условия.
Я помню, что… То, что я помню, я помню, что мы пошли гулять в парк Юбилейный. А брат со мной был там. Детьми. Было очень тепло, и пошел дождь. Мы все равно гуляли под этим дождем. А потом мы пришли домой. И родители были очень перепуганные. Нас заставили немедленно всем принимать душ. «И вы на улицу ходить три дня не будете». Но нам никто не рассказывал, на самом деле, что произошло. Это уже потом мы узнали, что там, да… Потому что в школе всех собирали, рассказывали о том, что произошла катастрофа. И, как это бывало часто в Советском Союзе, вот эти сборы для пострадавших детей. «Приносите из дома конфеты, мы будем делать посылки. Приносите из дома альбомы, карандаши цветные, может, какие-то игрушки».
Дальше был захват исполкома. В течение прям, наверное, двух часов… Какой-то период хаоса, непонимание происходящего. Понимали, что это террористическая атака, а дальше был уже шок от того, что в городе, где ты живешь, столько, оказывается, алкоголиков и наркоманов. Потому что на вот этих всех блокпостах, которые были в городе, баррикадах оказалось столько людей [маргинальных], которых ты раньше не видел никогда. И думалось о том, что, блин, а где они все жили раньше? Почему мы их не видели? Мы ходим по одному городу, ездим в транспорте, ходим в школы, в больницы, в парки. И такого количества таких людей [не було]... Это было неожиданно.
Мэр был [Геннадій] Костюков. По-моему, если я не ошибаюсь, вот это «народное ополчение», они уже назывались как? НОД [Народно-освободительное движение]. Они ходили с бейджиками «НОД». И они потребовали, чтобы он сложил полномочия как мэр. Он сложил полномочия. Потом они, по-моему, собрали в ДК Строителей всех (и власти, и депутатов, кто остались) и объяснили им, что теперь, значит, будет тут народная власть. И они должны принять присягу и работать по законам «ДНР». Все отказались. <...> И они [представники «ДНР»] какое-то время пожили сами, без власти. Поняли, что они не справляются вообще ни с чем: ни с водой, ни с чем... И тогда был такой разговор о том, что люди в силу своих возможностей и сохраняя свои жизни, беспокоясь о своей безопасности, пытаются [підтримувати] как-то элементарное жизнеобеспечение города, но не соприкасаясь с нодовцами. И никто не будет брать оттуда [від НОД] ни зарплату, ни подписывать никакие присяги, документы и так далее, и тому подобное. И они [представники офіційної міської влади] нашли тогда себе помещение и работали там по всем этим вещам [життєзабезпечення міста]. — Кто тогда был исполняющим обязанности мэра, керував городом тогда из украинской власти? — Вначале это был [Андрій] Борсук. А потом он позвонил уже из самолета и сказал, что улетает в Мюнхен. — Кому позвонил? — Панкову Андрею Викторовичу. — Твоему мужу? — Да. И он сказал, что улетает из города и больше он не вернется в Украину, что он сидит уже в рейсовом самолёте.
Город жил как-то, в таком ручном режиме. В плане того, что магазины открывались тогда, когда были готовы хозяева их открыть или готовы были люди выйти поработать. Я не могу сказать, сейчас даже не вспомню, как и где мы брали продукты. Наверное, это был рынок, скорее всего. Было достаточно тревожно. Но у меня была информация о том, что 5 июля, скорее всего, будет освобождение. У меня была эта информация с 30 июня. — Вы тогда контактировали с военнослужащими? — Да. — Помогали им в тайне тогда? — Да. — Тебе не страшно было? — Тогда нет. — А когда стало страшно? — После освобождения. — Когда ты поняла, чем вы рисковали? — Было страшно от того, что это может повториться. Никто не хочет возвращаться в атмосферу [насилля]. Кто побывал в насилии, тот не хочет туда возвращаться. И когда ты думаешь о том, что ты можешь опять попасть в атмосферу насилия, тебе страшнее, у тебя заканчиваются ресурс. Когда эта история первый раз, ты в ресурсе, ты пытаешься делать вещи, которые тебе помогут. И если ты прожил один раз эту историю и из нее вышел, ты выходишь все равно истощенный, ресурс заканчивается. — Когда случилось освобождение, у тебя было ощущение, что все это снова повторится? Или нет? — Да. У меня было ощущение какой-то постоянной угрозы. Нет безопасного места. Ты никогда не находишься в безопасности, 24 на 7.
Галина Панкова (у дівоцтві Сімашова) — громадська діячка, викладачка, керівниця Центру психосоціальної підтримки та реабілітації, клінічна психологиня. Народилася 1972 року в Архангельській області Російської РФСР в родині військового льотчика. Раннє дитинство провела на території північних військових гарнізонів Радянського Союзу, а з шести років проживала у Краматорську. За першою освітою — медсестра, тривалий час працювала у хірургічному відділенні лікарні. Згодом здобула освіту фінансиста та викладала у Донбаському інституті техніки та менеджменту. Окупацію Краматорська 2014 року пережила в місті. Разом з чоловіком Андрієм Панковим, місцевим посадовцем, допомагала українським військовим, які захищали краматорський аеродром. Після подій 2014 року зосередилася на громадській діяльності в організації Арт-платформа «Мрія», яка розвивала фестивальний рух у Краматорську. Здобула психологічну освіту. Під час повномасштабного вторгнення брала участь у місії «Лікарі без кордонів», надавала допомогу жителям прифронтових та деокупованих населених пунктів, працювала у сірій зоні. Зараз працює у Project Hope — надає психологічну та реабілітаційну допомогу цивільному населенню.
